Дневник путешествия из Оренбурга к Абул Гейеру
ДНЕВНИК
Предпринятого в году 1736-м добровольного и исключительно на благо государства российского задуманного ПУТЕШЕСТВИЯ из Оренбурга к АБУЛ ГЕЙЕРУ, хану Киргиз-Кайсак Татарской орды, крайне важного и хотя опасного, но счастливого законченного, описанного Джоном Кэстлем, англичанином и бывшим художником при Оренбургской экспедиции.
Случай… 1736 год. 19-е, Июнь
Мое ружье, которое было заряжено, я скрыл его под пледом и сел на него по-тюркски. Но двенадцатилетний сын хана своим зорким глазом его все равно приметил, и в то время, когда я беседовал со своими посетителями, он тщательно исследовал затвор. Не понимая ничего в технике (эти люди не умеют стрелять без огня и фитиля), он как-то случайно нажал на курок, ружье подо мной выстрелило и попало в ногу лошади, которая стояла в 200 шагах от моего шатра. Это. очевидно, никому не нанесло большого ущерба и не вызвало беспокойства обитателей юрт. Они будто даже полюбили меня за долготерпение и чуть не приняли за волшебника: дело в том. что вышеописанное поведение гостей довело меня до такого состояния, что я схватился за голову и при этом сдвинул с места свой парик с косой ленточкой. Все подумали, что я внезапно изменил свои естественно растущие волосы. Боясь дальнейших изменений и чудесных превращений моей головы, они бросились бежать.
Меня это неприятно удивило и я спросил своего переводчика, в чем дело. Тот долго смеялся и объяснил причину поведения людей. Мне ничего не осталось сделать для их успокоения, как совсем снять парик с головы и показать, как он надевается и как его носят. Они доверчиво смотрели на меня. Брали парик в руки и, громко смеясь, надевали его друг другу на головы. Позже приходили еще и другие и просили показать им столь необычный головной убор. С большим удовольствием они надевали парик и смеялись. Этот случай помог мне добиться их расположения и доверия.
Все, что у меня было с собой в качестве подарков, как-то: иголки, ножи, зеркала и другая мелочь, я им отдал, и даже пуговицы на моем сюртуке не выдержали их любопытство и исчезли все до единой. После обеда меня пригласил в свою юрту хозяин моего шатра Тунайча (Tunaitscha). Там брат хана и старейшины поздравили меня с приездом и не экономили на кобыльем молоке, своеобразном нектаре киргизов. А вечером они со мной прощались, говорили всякие комплименты и обещали, что хан скоро вернется.
Кайсацкая магия
Ночью они закололи годовалого барашка и предприняли магические действия при помощи костей этого барашка, после того, как все, я в том числе, кости эти обглодали. А магия происходила следующим образом: все кости сложили вместе в латунный котел, поверх костей поместили голову. В черепной шов вставили тонкую стреловидную палочку в ращеп которой (Sutura sugittali oder Felt=Hath) был прикреплен маленький кусочек красной тафты, так что она стала похожа на корабельный флажок. В каждую глазницу бараньей головы вставили свечу.
Мой вышеупомянутый хозяин Тунайча разделся донага, его завернули в белое полотно и положили на спину. Он лежал не в состоянии двигаться; его ноги показывали на дверь. На нем было 9 горящих свечей: одна на лбу, по одной на каждом предплечье, на каждой ноге и каждом колене, одна на груди и одна на животе. Своего рода подсвечники были сделаны из расколотых на две части бараньих ног, так что из каждой ноги получились два подсвечника. Все одиннадцать свечей были из бараньего жира, а фитилями служили узкие полосы, оторванный от старых хлопковых рубашек. Священник, или Мулла (Mulla), совершал свой обряд на арабском языке, стоя на коленях и держа в одной руке плеть, а в другой — книгу странного характеры. Он свистел и громким голосом, страшно при этом жестикулируя, велел нечистой силе покинуть всех честных мусульман (Muselmanner), чтобы им открылась истина в отношении моей персоны: принесет ли мой приезд счастье или нет. После того, как все свечи, догорев, погасли, кости вынесли на поле, там их сожгли, в пепел собрали. Мулла над этим пеплом долго наклонялся, а потом что-то пророчествовал, но его предсказания остались в тайне от меня. Судя по выражению лиц и по жестам людей, нечистая сила была настроена против меня.
Гадание по-кайсацки
Гадание происходит следующим образом: два киргиза опустились друг против друга на колени, предварительно подостлав войлочную подстилку. В каждой руке они держали по стреле остриями к телу. Оперенные же части стрел были состыкованы с оперенными частями стрел сидящего напротив человека, так что возникало впечатление, что это две длинные стрелы. Держа свои стрелы очень крепко, они начали бормотать какие-то арабские слова, ожидая определенных знамений. И если бы стрелы качнулись справа, то это хорошо, а если слева — то плохо.
Что они курили
Когда они устраивают совместные обеды, то также курят табак, получаемый из Бухарии. Для этого используют своего рода короткую трубку, которую изготавливают их глины с берегов рек: взяв кусок глины, придают ему круглую форму, вдавливают с одной стороны пальцем углубление, а с другой стороны просовывают крепкую соломинку — и трубка готова. В углубление кладут щепотку табака, поджигают и через соломинку делают 3-4 затяжки. Курильщики тут же валятся на землю, как бы без сознания, и закатывают глаза; можно подумать, что они страдают эпилепсией. Через некоторое время выпускают изо рта ясный дым, принимают снова вертикальное положение, смачно сплевывают, и на этом удовольствие кончается.
Религия
Их религия, или вера, состоит вкратце в том, что они пять раз в день совершают омовения, опускаются на колени и с покрытой головой молятся. Почитание своего Бога подтверждают и тем, что по мусульманскому обычаю подвергают своих детей обрезанию. Но одновременно они очень суеверны и чрезвычайно любят всякое колдовство, о чем я уже два раза, 19 июня и 14 июля 2736, писал. Священнослужителей у них очень мало и те выделяются только тем, что умеют немного читать и писать, а пишут они свои тексты справа налево. макая время от времени камышовую трость в тушь.
Есть ли у них племянники?
Я видел среди них много пленных ногайских и татарских девушек: их можно узнать по кольцу в ноздре. Не замужние киргизские девушки, как и русские, заплетают волосы в косы, а одежду шьют из бухарского бархата, шелка тафты, а также полосатого и цветастого ситца. Сапоги у мужчин и женщин цветные — я видел желтые, черные, зеленые, синие и красные, но все они из отличнейшей шагрени.
Как они здороваются
Когда кайсаки встречаются и при этом здороваются, то обеими руками берут за руки друг друга, делают несколько движений, будто пилят дрова, опускают руки и складывают их крестообразно на груди. первый говорит: «Эссало малекум»! (Essalo maleckum),а второй ему отвечает: «Алекум салам»! (Aleckum salam). Женщины выражают вежливость по отношению к мужчинам и ближайшим родственникам, опускаясь перед ними на левое колено, а правом складывают обе руки: при этом они говорят вышеприведенные слова.
Что умеют делать
В текстильных делах они ничего не понимают: их женщины и девушки умеют, однако, произвести разные виды войлока и шапки из него. Шкуры диких зверей, которые мужчины приносят с охоты, они выделывают и дубят, а из конских сухожилий делают пряжу и тетиву. Когда скучно или не спится, мужчины занимаются седельной сбруей для лошадей или изготавливают стрелы для лука и отменный порох для той селитры, которой по всей стране недостаточно. Золота они совсем не знают, а также серебра и драгоценных камней. Все необходимое из одежды что шьется из полотна, ситца, бархата и шелка, а также шагреневые сапоги, железную и медную посуду, конскую сбрую, ножи и другие необходимые вещи выменивают у бухарцев, весьма прилежных и искусных ремесленников (обязанных — как уже сказано — платить киргизам дань), на овец, лошадей и разные меха.
Сложение кайсаков
По своему телосложению кайсаки здоровые, крепкие и выносливые люди. После большого напряжения, когда они потеют или им жарко, они ни за что не станут пить, а подождут, пока не остынут. И в самую большую жару они стараются держать грудь в тепле. Здесь я должен добавить, что среди них я не встречал калек. А что касается болезней, смерти и похорон, то можно сказать следующее: несмотря на хорошее зрение: часто встречаются болезни глаз. Кроме того, случаются колики, и даже со смертельным исходом, если их священнослужитель, или мулла, или их старые женщины не смогли помочь. Их помощь и лечение выглядят так: кладут кусок соли в миску с водой, дышат 40 раз на эту соленую воду и бормочут несколько арабских слов. После этого пациент должен отпить глоток. Во время перекочевок он садится на спину верблюда и его везут по степи. У них нет телег, на которых можно было бы перевозить больных. Как только заболевший доходит до того состояния, что уже на верблюде или лошади сидеть не может, а значит близок к смерти, его помещают в специальную маленькую юрту, так как испытывают отвращение к больным. Кроме вышеописанного курса лечения, за неимением медикаментов предпринять ничего невозможно. Таким образом, больной предоставлен милости Божьей, его только кормят, пока не умер.
Погребальные обряды
Умершего семья обмывает и заворачивает на турецкий манер в 9 гробовых покрывал. Затем его хоронят на холме рядом с бывшими языческими могилами. На могилу кладут камни, а в знак того, что он был мусульманином ее украшают кустарником. Во время похорон мулла и вся семья поют погребальную песнь. Потом забивают лошадей и большими кусками мяса раздают бедным милостыню, чтобы те молились за упокой души; они ведь верят в чистилище. В память об умершем из кожи забитого у могилы коня режут ремни и дают каждому из присутствующих по одному. Описанным выше образом хоронят умерших только в мирное время, когда люди живут в одной орде. А когда мужчины умирают от ран, полученных во время налетов или войны, и не могут самостоятельно ехать на коне, их предоставляют самим себе, бросая одних в степи с куском мяса, сыра и с водой. иначе и быть не может, если человек умирает вдали от всех в поле. Первый, кто найдет мертвое тело и узнает в погибшем мусульманина по дощечке на груди с фрагментом из Корана, похоронит его известным способом в соответствии со своими материальными возможностями.
Про хана Абул Гейера и управление киргизским государством
Киргиз-кайсаки разделены на три орды, следовательно, у них есть три хана. Самый знатный тот, кто владеет, кроме своей земли, еще и городом Таскент, это Шолбурс хан (Scholburs Chan). Хан второй орды тоже могущественный; в его владения входит город Туркестан, и его зовут Шемяки (Schemiaki). А третий хан властвует над самой маленькой ордой; это Абул Гейер, у которого я был в гостях. Все три хана не имеют права что-либо приказывают друг другу. Каждый властвует самостоятельно, но они поддерживают дружеские отношения. Я остановлюсь на том хане, о котором могу что-то рассказать. О других я ничего не знаю, так как лично у них не был. Итак, Абул Гейер Хан — мужчина высокого роста, благообразный, с бело-румяным лицом, общительный, добрый и очень сильный. Никто из мужчин не умеет натянуть лук так, как он.
Его имя Абул Гейер можно рассматривать и как звание, потому что «Абул» значит «хороший» а «Гейер» — «отец». Я не могу с уверенностью сказать, носит ли он это имя и одновременно звание с рождения как имя собственное, или оно ему было присвоено позже.
До того как стать ханом, он был султаном, и все его дети имеют этот титул. Когда во время войны с джунгарскими калмыками (Zungurshe Calmucken) им лично был взят в плен их предводитель Контайша и в последнюю войну против Башкирского Адаара (Adaar) он очень отличился, то малая орда избрала его ханом. Резиденция Абул Гейера находится у Аральского моря и его род выводится от Тимерлек (Timerleck), что означает не что иное, как от Темирлана. Он командует вооруженными силами из 40 000 человек, но не является самодержавным властителем, а зависит от советом старшин. Он исполняет то, что одобряют старшины. Его прерогатива состоит в том, что он является верховным судьей и имеет право двух голосов; все публичные приговоры вступают в силу только после его одобрения.
Со своими подданными он должен быть очень осторожным, ибо все время находится в смертельной опасности: как только перестает им нравиться, они его зарубят. Когда он захотел обговорить со мной что-то секретное, то отозвал меня в сторону. Доход у него очень скромный: ему выделяют ровно столько, сколько нужно на жизнь. При этом он еще вынужден отдавать что-то тем, кто им недоволен, чтобы поддержать их доброе отношение. По этой же причине он часто обедает у своих подданных.
Право отдавать приказы имеют кроме хана еще и старшины, которые все время находятся рядом с ним и которыми он командует. Они обычно происходят из хороших семей, являются мурзами, или князьями, беями, или дворянинами, а так же батурами, или героями. У многих из них скота больше, чем у самого хана. Мир или война для них, так сказать, не представляют больших различий: при победе все стремления обращены только на то, чтобы завладеть женщинами, детьми, скотом и имуществом побежденных, земля же совершенно их не интересует. Во время войны командуют молодыми войнами или ополчением (Militz) те старшины, которые считаются самыми умными. Но все должны исполнять приказы хана. При общей суматохе ополченцы (Militz) должны ориентироваться по тем тряпицам или флажкам, которые бойцы из собственной орды привязывают к палкам или копьям.
Когда хан желает оказать чужому человеку или же своему подданному особую честь, он трогает правой рукой его правое плечо. Помимо этих суверенных прав хан не пользуется какими-либо другими привилегиями, кроме еще одной — он может обедать там, где хочет. О монетном деле и других вещах, из которых мог бы извлечь пользу для себя, он ничего не знает, хотя, может быть, и захотел бы ввести то или иное новшество. Но без помощи или поддержки он не осмеливается на это, потому что его дикие подданные, относящиеся к нему с подозрением, скоро прикончили бы его.
Аудиенция у хана Абул Гейера (Абулхаир)
Вечером прискакал нарочный и сообщил, что на следующее утро прибудет хан. Ко мне в шатер пришел Бейбек (Beybeck), который был послом хана и выехал вместе со мной их Оренбурга. Он передал мне привет хана, справился о моем здоровье и дал понять, что хан уже здесь.
Рано утром опять пришел Бейбек, передал от хана привет и желание увидеть меня в немецкой одежде и верхом на коне. Я тут же оделся и поехал к нему. Меня пригласили в белый бухарский шатер и сказали, чтобы я в нем ждал, пока не закончится прием многочисленных посетителей, которых хан терпеливо выслушивал. Почти каждую минуту он присылал ко мне человека и справлялся о моем здоровье. Мне принесли мелко нарезанную конину и кобылье молоко. Мяса было так много, что я угощал им почти насильно всех присутствующих в шатре. Меня спросили, как я намерен выразить хану свое почтение, по-своему или согласно местному обычаю? Когда я сказал, что не знаю местных правил, вызвались сразу несколько человек, готовых меня научить. Они показали как следует опуститься на колени и как надо три раза лбом коснуться пола перед ханом. Но мне такое проявление было не по вкусу и я сделал вид, будто не могу так быстро научиться гнуть спину, а про себя подумал, что будет очень уместно, если я буду приветствовать его так, как это делается в России у великих князей. Через полчаса Бейбек и еще один человек при большом стечении народа взяли меня под руки и вывели из шатра. Примерно в десяти шагах от юрты хана они попросили меня постоять с минуту, а адъютант или, на их языке, гесаул пошел доложить обо мне. После этого было разрешено сделать шесть шагов и опять надо было стоять и ждать возвращения адъютанта из юрты. Когда тот наконец появился, меня довели до входа в юрту и оставили одного. В следующий момент я почувствовал толчок сзади и оказался в юрте.
Прямо напротив входа сидел хан. На нем была ситцевая одежда в полоску. Рядом с ним сидели два его сына и брат Нияз Султан, а кроме того, в юрте находились старейшины. Я снял свою шляпу и сделал троекратный реверанс на французский манер перед ханом и всеми другими присутствующими. После этого я опять надел шляпу и меня попросили присесть. Я обратился к хану со следующими словами: «Статский советник Иван Кирилов оставил меня прошлой зимой в Оренбурге, где мне выпала честь познакомиться с Вашим сыном Ерали Султаном и другими знатными киргизами. Поэтому я решил приехать сюда, чтобы удостоиться чести увидеть великого хана в добром здравии и предложить ему свои скромные услуги на тот случай, если хан захочет через меня что-нибудь передать ЕЕ имп. вел. или статскому советнику». За эти слова хан поблагодарил меня от своего имени и от имени всех присутствующих. Он спросил как здоровье ЕЕ имп. Вел. и хотел знать, как себя чувствуют статский советник Иван Кирилов и полковник Тевкелев. Продолжая свою речь, он сказал, что очень рад видеть во мне русского человека, который помогает ему освободить подданных от ложного представления, будто Оренбург уже покинут всеми русскими. Одновременно он рад представившейся возможности во всеуслышание сказать о том, что не может быть и речи об объединении некоторых его подданных с бунтарем Килмеком против русских. После этих слов я снова поклонился хану и воспользовался случаем, чтобы описать заслуженную военную удачу ЕЕ имп. вел. у. Азова (Assow), а также в Крыму (Crimm) и на Кубани (Cubanen), где все добровольно перешли под высочайший имп. скипетр. Когда я говорил, хан слушал не очень внимательно, но, кажется, был доволен. Мы беседовали еще на другие темы, а потом он меня кормил, самолично подавая баранину прямо в рот, и угощал кумысом (Cumis) — так у них называется кобылье молоко. Через три часа хан меня отпустил, коснувшись правой рукой моего правого плеча, что служит у них проявлением уважения и большой милости. До шатра меня провожал почетный конвой из 20 человек, но он не сумел помешать большой толпе зевак, которые хотели поприветствовать меня. А выглядело это так: под видом почтительного приветствия они по своему обычаю ощупывали меня отчего на моей одежде осталось очень много киргизских гербов, т.е. эти люди, не зная ни ложек, ни вилок, ни ножей, едят только руками и гербы остались в виде пяти жирных пальцев. Одежда моя после такого приветствия была вся испачкана и отчасти даже порвана.
Аудиенция у ханши
Весь день хан сегодня провел в другой орде, а вернувшись вечером, послал за мной, потому что хотел устроить мне аудиенцию у султанши и пригласить вместе с другими женами на семейный ужин. Пол в его юрте был устлан тонкими персидскими коврами. Сам он восседал на красивой подушке из бухарского бархата под трехцветным балдахином из красно-желто-белого флера. Слева сидели три его жены под таким же балдахином . Старшая жена, султаша, расположилась во главе, на первом месте. На ней было платье из красного шелка, украшенного золотыми цветами. На голове — высокая, похожая на турецкую чалму повязка с золотой вышивкой. Обе другие жены были одеты в красный бухарский бархат с белыми ситцевыми повязками на голове, каждая из повязок в развернутом виде была, по-моему, не короче 20 аршин (Arsinen). На ногах у всех у них были сапожки из зеленой тонкой шагреневой кожи. В юрте, кроме того, сидела, но уже не под балдахином, молодая калмычка (calmuckisches Magdchen), одетая в черный бархат, которая исполняла на бандуре (Bandoir) русские песни. Напротив хана устроились пожилой человек и подросток: старик играл на турецкой балалайке (turkishe Bolalaike), а мальчик — на ногайской двухструнной скрипке (Nogaische Violine). В трех шагах от хана, у светильника, в котором горел бараний жир, расположились старшины. В середине юрты стояла деревянная посудина емкостью в четыре ведра. В ней находился их напиток, а именно кобылье молоко, или кумыс. Когда я вошел в юрту, хан дал мне понять, что сегодня вечером я должен быть веселым, именно для этого меня пригласили. Он попросил меня сесть и собственноручно угостил напитком. А я, в свою очередь, начал передавать подарки, которые специально привез:
1) портрет Ерали Султана, находящегося в Оренбурге;
2) вышитый золотом коврик для совершения молитв;
3) серебряную шкатулку, наполненную бальзамом;
4) кошелек с золотой каймой, в котором были зажигательное стекло и 1000 иголок;
5) 4 английских ножа;
6) 4 зеркала.
Из всех подарков первые два были, конечно, самыми приятными. Мать не могла насмотреться на портрет сына; она целовала его со слезами на глазах и была просто тронута, когда я сказала, что написал этот портрет по распоряжению Ее имп. Вел. Все были очень рады, что удостоились такой большой милости. Матерью изображенного на картине ханского сына была сама султанша, и она выразила свою радость, самолично подав мне мисочку с кобыльим молоком. Из мясных блюд к этому ужину подали мелко нарезанную конину и баранину. Чуть позже султанша попросила меня показать какой-нибудь русский танец, но я извинился и сказал, что я не умею этого, а чтобы танцевать на немецкий манер, мне нужна женщина. Такое обстоятельство послужило поводом для оживленных дискуссий, в ходе которых меня спросили, сколько у меня жен и детей? Я ответил по правде, что я еще не женат и тем более — детей у меня нет. Мой ответ поверг их в исключительное изумление, они просто не хотели верить мне. По их мнению, человек не может жить без жены. Но я на собственном примере доказал им обратное. Они принимали меня за человека небедного, поэтому выразили предположение, что европейские женщины очень дорого стоят, потому что очень редки. У них же, рассуждали они, есть такое преимущество, как дешевизна женщина: за хорошую девушку надо платить, слава Богу, не больше, чем 20-30 кобыл, и самое важное при таком обмене — кобылье молоко. Эти люди не знали денег и не понимали, что цена чего-то может измеряться денежными единицами. Я им, конечно, сказал, что цену своим дочерям они определяют весьма для меня странным образом.
Кроме того, я не мог выразить им своего восхищения быстротой, с которой они поглощают пищу. Еще раньше я заметил, что киргизы, подобно птице казуар (Cosuary), набирают в рот целую горсть мелко нарезанного мяса весом от 1 до 2 фунтов и проглатывают его. Я сказал хану, что, согласно немецкой поговорке, по еде можно судить о проворстве человека, на что он ответил, что его люди, хотя и умеют быстро есть, но быстро и долго работать не умеют. Другое дело — русские: те едят медленно и поэтому на работе выносливее. Хан от нектара, или кобыльего молока, уже немного захмелел, но я не переставал выведывать его истинные намерения и хвалил сверх всякой меры достоинства киргизского народа, хотя таковых еще не заметил. Хану это очень нравилось и он спросил меня как человека, который много путешествовал и видел: что я думаю о его стране и бывают ли страны лучше этой? Я чуть не сразу же ответил, что в его стране я получил полное ощущение ада, ведь в ней я не встретил ни леса, ни воды, ни травы и ни хлева — одни только холмы, и надо очень далеко уехать, чтобы увидеть хоть что-то из первых трех весьма необходимых предметов, а последний — вообще невозможно увидеть, потому что хлеб здесь не едят. Но, начав льстить хану, пришлось продолжать и я сказал, что небу не было угодно, чтобы я родился киргизом, а то бы я овладел вместе с ними самыми хорошими баранами, красивыми жеребятами и самыми отборными лошадьми. Я жил бы под открытым небом и ежедневно менял бы место жительства, отчего мог бы назвать своей большую территорию. Хану это так понравилось, что он, теребя бороду, громко сокрушался по поводу того, что я плохо знаю их язык. Мне показалось, что я не верном пути и уже не будет трудно добиться кое-чего…
Дневник я закрываю, но надеюсь, что поступил правильно, дополнив его — с целью ознакомить читателя с чужими странами, а также показать свое прилежание и привлечь внимание описанием того, как, во-первых, устроена кайсацкая земля и какие природные блага, связанные с водой и другими ее элементами, на ней встречаются. Во-вторых, как устроены обычаи, обряды и законы. Как они пользуются благами природы и что происходит, когда они болеют, умирают и хоронят умерших. В-третьих, правят страной в мирное и военное время, кто ей правит или управляет и какие у народа намерения — планы.
